– Знал бы ты, Вадим Семёнович, чего мне стоило не удавить тебя, – проговорил он, поднимая лицо к небу.
За годы, проведённые на Чукотке, он научился не обращать внимания на многие стороны морали, принятые в покинутом им Петербурге. Дворянская честь не стоила на Чукотке ничего, дуэль выглядела здесь клоунадой. Если кто-то хотел убить, то он просто убивал – кулаком ли, ножом ли, пулей, открыто или из укрытия…
Вспомнив сцену столкновения с Тяжловым, Григорий содрогнулся. От решительных действий его остановило только присутствие Маши. Он вдруг осознал, что не хотел выглядеть в глазах этой девушки таким, каким был в действительности. Он желал быть лучше. Это испугало его, и он поспешил уйти, чтобы разобраться в себе, прислушаться к себе. Кто он такой? От кого он убегал все эти годы? От других или от себя?
Он забросил ружьё на плечо, сделал несколько шагов вниз и остановился, прислушиваясь. Ветерок донёс до него лёгкий костяной перестук. Григорий внимательно осмотрелся, но не заметил ничего подозрительного.
Пройдя вперёд ещё немного, он увидел поодаль два помоста, закреплённых на разветвлениях деревьев. На каждом помосте лежало завёрнутое в шкуры тело. Судя по всему, это были юкагирские захоронения – арангасы. У основания деревьев на земле лежала разбитая посуда. Из-под шкур на одном из помостов торчала нога, обутая в новый кожаный сапог; в подошве сапога казак разглядел несколько надрезов в виде креста. Под другим помостом висели на верёвке два собачьих черепа; они-то и перестукивались, покачиваясь на ветру.
Григорий поморщился. «Что-то я не видел этих мертвецов тут раньше. Должно, совсем свежие арангасы… Не к добру я повстречал их, чёрт подери…»
Минуло часа два после того, как он начал спускаться с вершины горы, и он решил сделать привал.
Едва он сбросил со спины рюкзак и ружьё, его нога подкосилась, рванулась в сторону, заполнилась огнём, и Григорий упал. В следующую секунду до него донёсся звук выстрела.
Кто-то стрелял сверху, оттуда, где казак перевалил через гребень. Пуля прошла сквозь икру насквозь, хорошенько разорвав мышцу. Кровь быстро и горячо заполняла сапог. Григорий затаился на земле, не меняя своего положения и прикидываясь мёртвым. Стреляли издалека. Стрелявший не мог, конечно, понять, куда попала посланная им пуля, так что у Григория было время собраться с силами и встретить напавшего на него человека, если тот намеревался подойти ближе.
«Какой же подлец подкараулил меня? – размышлял Григорий, незаметно подвигая руку к упавшему ружью. – Или же никто не караулил, а шёл за мной? Но разве ж это надо кому? С Чукчами вроде наладилось… Позволь, позволь, друг любезный, а не Вадим ли это Семёнович за мной увязался?»
Мысль о Тяжлове пронзила его, как вторая пуля. Пламя ненависти вскипело в сердце, и Григорий едва не задохнулся от нахлынувшего на него чувства.
Подтянув к груди ружьё, он сделал несколько глубоких вздохов, приводя себя в уравновешенное состояние, ощупал ружейный замок – не повредилось ли что при падении – и осторожно взвёл курок. После этого он очень медленно, успокаивая себя едва слышным шёпотом, поменял положение и посмотрел наверх. Там, почти на самом хребте, вырисовывалась на синем небе фигура человека, неторопливо спускавшегося вниз и упиравшегося прикладом в землю. «Успел он загнать новый заряд или нет? – подумал казак. – Если это Тяжлов, то обязательно успел. Этот не рискнёт с пустой фузеей подойти. Впрочем, мне подпускать его, кто бы он ни был, близко так и так нельзя. Хорошо он пальнул, дьявол! Ежели это Тяжлов, то он попал случайно, для него расстояние шибко велико. Должно очень спешил разделаться со мной. А коли не Тяжлов…» Григорий осторожно, чтобы движения его оставались незаметными, поднял ружьё и поднёс приклад к плечу. Нога мучительно гудела и пульсировала, отдаваясь горячими ударами крови в голову. Стараясь дышать ровнее, Григорий взял далёкую фигуру на мушку. «Теперь главное – не спешить. Перезаряжать ружьё в моём положении крайне несподручно. Бить можно только наверняка».
Спускавшийся человек остановился, отдыхая и всматриваясь вперёд. Он стоял, положив руки на ружейный ствол. Было видно, что он устал и дышал тяжело. Через несколько минут он продолжил спуск.
Григорий дождался, когда фигура незнакомца стала достаточно хорошо видна. Промашки он не мог допустить. И вот указательный палец мягко потянул спусковой крючок. Оглушительно грохнул выстрел. Человек качнулся и упал навзничь. Его тело проехало вниз метров пять и застыло, упершись в ствол лиственницы. Обронённое оружие скользнуло ниже, но не доехало до казака.
– Добро пожаловать! – громко проговорил Григорий.
Не спуская глаз с упавшего, он начал перезаряжать ружьё. Пробитая нога болела и стесняла движения, но в конце концов казак загнал пулю в ствол и спрятал шомпол. Превозмогая боль, Григорий медленно побрёл вверх, чтобы опознать врага. Налегая всем весом на своё ружьё, он подтягивал почти безвольную окровавленную ногу, то и дело останавливался, мокрый от пота, приваливался к дереву, садился на землю…
И вот у его ног фузея поверженного врага. До самого убитого ещё далеко.
– Ну-ка, – устало выдохнул казак и поднял оружие, – так и есть, клеймо на прикладе «В.Т.», Вадим Тяжлов… Знать, я верно догадался, господин подпоручик… Ненависть пуще страха гонит…
Григорий поднял голову и посмотрел на распростёртое вдалеке тело подпоручика.
– Был бы ты при мундире, так я бы тотчас тебя раскусил, барин. Но ведь ты кафтан казацкий нацепил, небось чтобы в фортеции не обратили на тебя внимание, когда уезжал. Эх ты! Горе-вояка! – крикнул казак. – Даже в спину не сумел меня поразить… Оставайся ж тут, корми телом своим птиц и волков…
Он повернулся и пошёл вниз, но в следующий миг его простреленная нога подвернулась, и он кубарем полетел вниз, теряя сознание.
Иван Копыто
Дней через пять возле крепости стояло уже с десяток новых туземных шатров, повсюду бродили олени. Беспрестанно подъезжали новые и новые дикари. Вдоль берега виднелись наваленные друг на друга нарты, которые должны были пролежать в куче до конца лета. Тут и там дымилось над кострами мясо диких оленей, лосей и баранов, за которыми аборигены и казаки отправлялись охотиться в горы…
Когда Маша вышла из избы, небо было покрыто мелкими белыми барашками, умиротворённо светило солнце. Дул ветер и доносил с озера шум воды. Иногда тявкали собаки, отгоняя друг друга от брошенных им подачек. Где-то за оградой стучал топор. Сквозь растворённые ворота виднелись люди, тащившие лодки к воде. Два стоявших перед кузницей казака бранились со злобой, без всякой причины, очевидно спросонок. Несколько Чукчанок, одетых в грязные комбинезоны из кожи, волочили куда-то по земле оленьи шкуры и лениво переговаривались, одна из них спустила одежду с плеч, и Маша видела, как лоснилась на солнце спина дикарки. Посреди крепости мирно курились угли двух костров, над которыми висели чёрные от копоти котлы.
Иван Копыто сидел возле перевёрнутых вверх дном длинных лодок и водил точильным камнем по лезвию ножа. У его ног лежала крупная псина и виляла хвостом, обгладывая кость. Туземцы, раздетые до пояса, занимались починкой стрел, сидя неподалёку от Ивана и перебрасываясь с ним иногда какими-то фразами. Иногда они смеялись над чем-то и хватались за лохматые головы.
– Иван! – позвала Маша, завидев следопыта, и поднесла руку к глазам, закрываясь от солнца.
Он поднялся и молча подошёл к ней, пряча нож в кожаный чехол. Его лицо сильно заросло с тех пор, как Маша видела его в последний раз.
– Вы не заняты сейчас? Не согласитесь ли вы сопровождать меня? Я хотела бы сходить к тому месту, где был сожжён тот шаман, помните? – Девушка опустила глаза, смутившись своей просьбы.
– Хвост Росомахи? Зачем вам это, сударыня? – Следопыт запустил руки в свою шевелюру и поскрёб пальцами.